Всегда накануне Национального праздника туркменского скакуна я вспоминаю свою первую встречу с этим чудесным созданием. Мы прие­хали на Ашхабадский ипподром с целью взять интервью у сейисов и наездников. Ожидая, пока они освободятся, я решила побродить по территории. Зашла на конюшню, где спортсмены готовили скакунов к тренировке. Выведя из денника скакунов, их чистили, расчёсывали хвосты, гривы, затем внимательно осматривали амуницию, при этом спортсмен что-то тихо говорил своему единомышленнику под седлом, а тот, внимая, казалось поддерживает разговор, понятный только им двоим. Я впервые видела скакуна так близко и, конечно, меня поразила его стать, красота и сила. Подойти близко я не отважилась, чтобы не волновать скакуна перед тренировкой и не мешать общению слаженных дуэтов.

Выйдя из конюшни, я двинулась к площадке конкура. Яркое апрельское солнце уже нещадно заливало небо и землю ослепительно-белым светом, и всё вокруг было подчинено этому свету. Жар растворялся в воздухе, снижая чёткость воспроизводимой зрением картины. Надвинув козырёк кепки пониже, я продолжала ждать. И вдруг…в белое безмолвие ворвался вихрь из пыли и песка. В его ореоле я увидела солового ахалтекинского скакуна фантастической красоты, скорее летящего, а не скачущего, поднимающего клубы из песчаной пыли при каждом ударе копыт о землю. Его бег был настолько грациозен и лёгок, что движения больше напоминали танцевальные, такие плавные, что казались сверхъестественными для такого мощного атлета. В этом прекрасном су­ществе всё дышало благородством – вид, осанка, стать. Тонкий золотой атлас шерсти при каждом движении скакуна переливался, играя яркими бликами, и само это диво дивное казалось продолжением солнечных лучей, летящих сквозь время. Восхищённая чудесным видением, я стояла и смотрела не в силах отвести взгляд от абсолютной, неземной красоты.